«Поэтому, – думал хозарин, – «компьютерного мальчика» надо заставить воевать на своей стороне. Чтоб эта маленькая пешка, плененная чужая фигурка, сражалась за хозар.
Однако для того, чтобы мальчик воевал хорошо, его нельзя держать как пленника. Раб в цепях не будет сражаться на стороне своих господ. Раб при первой возможности постарается убежать. Или – предать. Поэтому раба надо расковать из его цепей.
Мальчику следует пообещать свободу. Полную свободу. И посулить ему деньги. Много денег. Столько денег, что у него захватит дух. Пусть даже миллион долларов. Неважно, сколько долларов ему обещать – все равно эти деньги хозары не станут отдавать. Ни копейки он не получит. Но пообещать ему деньги, хорошие деньги – надо.
А для начала молодого компьютерщика следует хорошо накормить. И напоить. И привезти ему бабу. (Русские мальчики, конечно, гораздо более квелые, чем хозарские, но даже они в свои девятнадцать лет только о бабах и думают.) А после, когда компьютерный пленник насытится и размякнет, я приеду поговорить с ним. И я сам дам ему задание.
И сразу же, прямо сегодня, умного юнца следует подсадить на наркотики. Для начала подмешать порошок ему в питье и пищу. А через два приема (или через три, или через пять) мальчик уже не сможет жить без наркоты. И тогда он, сам того не замечая, станет нашим рабом. Хозарским рабом. Сначала-то он будет считать себя свободным, однако наркотики прикуют его к нам, хозарам, надежнее, чем любая цепь. Самая крепкая цепь. И, чтобы получить очередную дозу, он станет делать все, что мы ему будем диктовать.
А потом, когда мальчик сделает свое дело, мы избавимся от него. Сначала выпотрошим все его мозги, а затем – уничтожим его тело. Уничтожим – чтобы не давать ему никаких денег. И чтобы его маленький поганый язык никому ни о чем не рассказал.
Итак, маленького врага, мелкого пакостника, можно и нужно сейчас использовать как мощного союзника. План вполне ясен. И он очень хорош».
Каримов достал свой мобильник и, не снижая скорости, набрал номер телефона.
Я слышал разговоры, что велись в квартире, где содержался Ленчик. Мой передатчик, установленный в отверстии, что я проделал в потолке в квартире бойкой бабуси, действовал на волне примерно сто сорок мегагерц. Он покрывал площадь в радиусе не десяти километров (как меня уверяли при покупке), а примерно трех. Мое жилье на Большой Дмитровке, к сожалению, в данный радиус не влезало. Однако «жучок»-передатчик я мог слышать в офисе и в принципе в квартире у Даши.
Но сообщать Даше, что отыскал ее сына, я не стал. Ее материнская оголтелость внесла бы в мои действия совершенно ненужную нервозность. Я вообще ни одному человеку не рассказал, что обнаружил Ленчика. Я задался, конечно, вопросом: «Правильно ли я поступаю? Может, следует передать информацию о местонахождении Ленчика в правоохранительные органы? Ладно: пусть в РУБОПе у хозар имеется информатор. Но ведь остается еще Петровка. Остаются мои друзья в моем бывшем отделении… Может, организовать силовую акцию по его освобождению?» Однако оперативное чутье подсказывало мне: не надо. И не только потому, что у кавказцев шпионы могут оказаться где угодно. Я знал статистику: при силовом освобождении заложников вероятность их, заложников, гибели или тяжелого ранения составляет около тридцати процентов. Я вовсе не хотел, чтобы Ленчик оказался в числе этих процентов. И потому я слушал разговоры в квартире-тюрьме – и ждал. Ждал – сам не знаю чего.
Я расположился в своем офисе, поставил передатчик на стол, слушал его шелест и хрипение – и ждал. На девяносто пять процентов работа сыщика состоит из ожидания.
Увы: львиная доля разговоров велась в Ленчиковых застенках по-хозарски. Я, естественно, не понимал ни бельмеса.
Вот в недрах квартиры-тюрьмы зазвонил-запиликал сотовый телефон. Хозарин-тюремщик ответил на звонок. И снова разговор пошел по-хозарски. Я по-прежнему ни черта не разбирал. Однако по тому, что тон Ленчикова сторожа подобострастно изменился, я догадался: звонит какой-то хозарский главарь. Во время разговора хозарин-тюремщик пару раз сказал по-русски: «компьютер», «хакер». Я понял: разговор касается Ленчика.
В телефонном диалоге тюремщик трижды почтительно называл своего невидимого (а для меня и неслышимого) собеседника: «дары’тудун».«Дары’» – кажется, по-хозарски значит «дорогой» или «многоуважаемый». А вот «тудун»… Я вспомнил хозарскую иерархию и понял: в квартиру-тюрьму звонит один из тудунов, то есть кто-то из трех главных подручных великого хозарского хакана.
В комнату вошел хозарин-тюремщик – тот, что выглядел более европейским, более симпатичным. Тот, что вел все «компьютерные» переговоры с Ленчиком. Его звали Хафиз. Его малопроницаемое лицо сейчас выглядело (насколько это было возможным) веселым, отчасти даже радушным.
– Жизнь твоя меняется, малъщик, – объявил он с порога. – В хорошем направлении меняется. Будешь теперь вкусно есть, сладко спать. Бабу получишь. Потом денег получишь. Много денег.
– С чего это? – недоверчиво спросил Ленчик.
– На нас будешь работать. Хорошо будешь на нас работать – денег получишь. И живым отсюда уйдешь. Плохо будешь работать – больно тебе будет. Очень больно будет. Перед тем как умрешь. Ладно, пугать не буду пока. Скажи лучше: ты чего кушать хочешь?
– А у вас что: ресторан тут открылся? – буркнул со своего матрасика Леня.
– Не груби, малъщик. Используй момент, пока все добрые к тебе.
– Чего, откармливать меня решили? Чтоб к осени зарезать?